Люди, рождённые в СССР, пожалуй,  острее чувствуют смысл и   значение таких непреходящих ценностей, как единство, дружба, интернационализм. Не потому, что  в нашей жизни , как это сейчас принято говорить, было много совковой  идеологии, нет,  просто  потому, что это и была наша жизнь. Дружба, объединявшая нас,  являлась  понятием круглосуточным и не имела  границ: ни территориальных, ни национальных, ни тем более конфессиональных. В канун Дня народного единства захотелось вспомнить атмосферу своей юности и окунуть в неё нынешних молодых.
Самое лучшее и беззаботное время – это студенческие годы. Не была исключением в этом плане и моя студенческая жизнь. В Ростовском государственном университете, входившем в ту пору  в десятку лучших вузов страны, обучение проходили студенты не только из всех союзных и автономных республик СССР, но и стран зарубежья.  РГУ был своеобразным интернациональным анклавом, и это было здорово.   С интересом общались, многое узнавали о культуре, традициях, обычаях  других народов, словом, жили весёлой студенческой жизнью.
Кабардино-Балкария в РГУ была представлена большим количеством обучающихся, в основном на юридическом факультете. Так получилось, что факультет журналистики у студентов из нашей республики популярностью не пользовался. Он пользовался популярностью только у меня одной, потому я и была единственной студенткой «кабардино-балкаркой» на этом факультете. 
С украинкой Таней Мироедовой из-под г. Жданова  Донецкой области Украинской ССР и русской Инной Ивановой из г. Новочеркасска Ростовской области я познакомилась уже после зачисления на первый курс. Был такой Багаевский консервный завод,  на котором студенты РГУ «отбывали» трудовой семестр. Они работали там  посменно с июля по октябрь – каждый поток по одному месяцу. Не буду пугать читателей условиями труда и быта в Багаевке,  было нелегко, но жили дружно и весело.
Мы как-то сразу сдружились – Таня, Инна и я. До сих пор с особой теплотой вспоминаю о том, как девочки выхаживали меня, когда от сквозняков, гулявших в помещениях консервного завода, я здорово застудилась и слегла с высокой температурой. Они по очереди дежурили у моей постели, трижды в день из заводской столовой приносили еду и кормили  сначала меня, а затем  поочерёдно  бегали в «столовку» и ели сами. Как нашли сердобольную станичную бабушку, у которой ежедневно брали козье молоко,  и отпаивали меня, как Танюша ругалась с местным фельдшером, который отказывался определить меня в стационар. 
 Мы были неразлучны,  жили в общежитии в одной комнате, нашей родной 190-й на  Турмалиновке.  Помню удивление, когда Инна узнала, что я не русская. По дороге к учебному корпусу нам встретился кто-то из ребят-кабардинцев. Перекинулись парой фраз на родном языке. Повернувшись к девочкам, увидела, как через толстые стёкла очков Инна смотрит на меня с невероятным удивлением: «Ранчик, ты что, не русская?» 
«Нет, я кабардинка. А это что-то меняет?»
Минуту она стояла, не отрывая взгляда от меня, а затем с разбега кинулась на шею со словами: «Ты моя самая любимая кабардинка в мире!»  Такие моменты остаются в памяти на всю жизнь.
 В каникулы мы часто гостили друг у друга. У Инны болела мама – тётя Нина, и мы, как могли, помогали и поддерживали её. Девчата любили бывать в Кабардино-Балкарии.  Мы ездили в Долину нарзанов, на Чегемские водопады, в  Приэльбрусье.  Моя мама учила их вязать. Особое рвение в овладении этим ремеслом проявляла Таня. Она также живо интересовалась бытом, нравами и обычаями, кухней кабардинцев. Глядя на неё, мама говорила: «Аллах, из Тани выйдет замечательная кабардинская сноха». Впоследствии Таня стала осетинской снохой.
  Часто ездили на Украину в гости к тёте Поле – Таниной маме. Она была очень добрым, тёплым человеком, всегда встречала нас с удовольствием. От Ростова до  Жданова   автобус шёл четыре часа. Оттуда до Таниной деревни – двадцать минут езды. Колхоз-миллионер, а тётя Поля работала птичницей, откармливала нас разной птицей и в дорогу ещё нагружала. Мы тоже, чем могли, помогали ей. Помню, однажды даже хату побелили. Так она потом всей деревне рассказывала, какие мы мастерицы.
Места там были очень красивые. Недалеко от деревни – ставок, куда мы бегали с Таниными друзьями. Ловили раков, пацаны варили их в ведре. Потом у костра под семиструнную гитару уплетали мы их за милую душу. Иногда за песнями, танцами, спорами засиживались допоздна. Тётя Поля, конечно, была недовольна, но не сильно нас ругала.
В конце апреля 1986 года мы в очередной раз поехали на Украину с намерением отметить там праздник Первомая. К тому времени авария на Чернобыльской АЭС уже произошла, но об этом народ ещё не был в курсе. Первого мая мы поехали на ставок. Праздник был в разгаре, когда подъехал колхозный УАЗик, и оттуда очень взволнованная вышла тётя Поля. Ничего не объяснив, она потребовала, чтобы мы собрались и поехали домой. Через полчаса мы уже были дома. Как только переступили порог, она каждой из нас дала по стопке с коричневой жидкостью. «Пейте»,– сказала она. Мы переглянулись, но молча выполнили её требование. Это был йод, разбавленный водой. 
«Это от радиации, – пояснила тётя Поля, – авария в Чернобыле». Через каждые два часа мы пили йодную воду, я – двойную дозу. Тётя Поля знала, что мой отец умер от онкологии, и страшно за меня переживала. 
Вечером она затопила баню и повела меня туда.  Парились с берёзовым  веником пару часов. По разумению тёти Поли это должно было избавить меня от радиации. Хорошая банька и последовавшее за ней чаепитие разморили меня, и я заснула мертвецким сном. Когда проснулась утром, тётя Поля сидела на стуле у моей кровати и дремала. Оказывается, она всю ночь просидела рядом со мной. Девочки потом смеялись: «Ты так крепко спала, что она не рискнула оставить тебя. Всё время нагиналась и слушала твоё дыхание». Моя дорогая добрая  тётя Поля! Вряд ли с медицинской точки зрения её действия были эффективными, но с точки зрения человеческой равных им найти, пожалуй, было трудно.
Сейчас, когда начинают говорить о ситуации на Украине, я каждый раз вспоминаю милейшую тётю Полю, простую украинскую женщину-мать, которая, уверена, не задумываясь, закрыла бы собой амбразуру, если бы мне угрожала опасность. 
 Я с болью думаю о том, что на земле, куда я приезжала как к себе домой, где обрела много друзей, беззаботно бегала и веселилась, сейчас идёт война. Хорошо, что тётя Поля этого не видит, её душа покоится в раю.
Студенческие годы давно уже в прошлом, но в отношениях нашей «святой троицы» – так нас называли, ничего не изменилось. К сожалению, не получается, как в годы юности, всё бросить и куда-то сорваться, но та невидимая нить, именуемая дружбой, связала нас на всю жизнь. 
Ранета Бжахова