Лаура Нагоева – первый из специалистов КБНЦ РАН, занявшийся научными исследованиями в области культурологии.
– Действительно, отдельного культурологического сектора, аналогичного, скажем, этнологическому, в структуре Гуманитарного института КБНЦ РАН нет. Но это характерно не только для него: культурология – наука молодая. В регионе есть только один институт, который специализируется на культурологии, – это СКГИИ, который я в своё время и закончила. В остальном культурология в кавказской науке практически не представлена, не считая некоторых инициатив, так сказать, «на местах».
– Что подвигло вас заниматься именно культурологией?
– Возможно, в первую очередь уже упомянутая новизна темы и то, что я – ярко выраженный гуманитарий. Долгое время не могла выбрать между журналистикой и искусством. В итоге выбрала что-то похожее и на то, и на другое. В любом случае после окончания СКГИИ я решила, что начну исследовательскую деятельность. Мой научный руководитель Елена Асланбиевна Ахохова подсказала мне перспективное направление. Если же говорить о том, что конкретно повлияло на решение заняться исследованиями, то я увлекалась эпиграфикой. Это прикладная историческая и филологическая дисциплина, изучающая содержание и формы надписей на твёрдых материалах – камне, керамике, металле – и классифицирующая их в соответствии с их временным и культурным контекстом. То есть это изу-
чение письменных памятников и их дешифровка. Тема это достаточно острая, дискуссионная, и материал я собирала очень долго. Но меня это с юных лет увлекло, а потом я поняла, что круг интересов надо расширять. И окончательная тема моей кандидатской диссертации звучит как «Специфика раннего этапа культурогенеза абхазо-адыгов». В ней я не ограничиваюсь эпиграфикой, а исследую ранние миграционные, этнокультурные процессы, происходящие на Кавказе с эпохи бронзы, и делаю это именно с культурологических, а не этнографических позиций.
– А что отличает культурологический метод исследования?
– О понятии «культура» до сих пор спорят, но наиболее распространено её определение как «совокупность материальных и духовных ценностей и достижений человечества». Допустим, у истории  своя специфика. Она изучает исторический процесс, а культуру рассматривает как вторичное явление по отношению к нему. Так же происходит в этнологии. Культурологический же метод во главу угла ставит именно культуру и рассматривает её в качестве предмета изу-
чения. Это и делает, как я считаю, мои исследования актуальными, плюс ещё отсутствие до сих пор культурологического подхода к изучению предмета.
– Как происходит сбор материалов?
– Этот процесс очень сложный, потому что изучался очень древний пласт культуры, к тому же бесписьменного периода. Единственный источник информации – археологические артефакты. Но в реальности всё ещё сложнее, потому что для полноты научной картины необходим междисциплинарный подход, то есть сочетание результатов нескольких научных дисциплин: археологии, лингвистики, антропологии, этнологии и даже генетики.
– Как же это воплотить на деле? Придётся ведь погрузиться в каждую.
– Да, причём серьёзно. Материалов было изучено очень много, в том числе из области совершенно незнакомой мне генетики. Моя задача была соотнести эти данные с процессами и формами культуры того древнего периода, который я изучала.
– И что самое интересное из обнаруженного вами в процессе работы?
– Все процессы, происходящие в изучаемый мною период, следует рассматривать в более широком географическом контексте, выходя за рамки ранее рассматриваемых территорий. Например, с чем проводили параллели, изучая абхазо-адыгские мифы? оказалось, в основном эти параллели прослеживаются на гораздо больших территориях. Соответственно, этнокультурные процессы проходили шире и глубже. А значит, и корни культуры надо искать не только в Малой Азии. А на Балканах, не только у греков, но и у других народов распространены культурные формы, которые очень близки к абхазо-адыгским. Например, многие удивятся, но у болгар, у венгров очень много мифов и сказаний, которые также схожи с абхазо-адыгскими. А если разбирать нартский эпос детально, то обнаружится такой конгломерат мифологических мотивов, что многие удивятся, например, сходству мифа о Сосруко с аналогичным у какого-нибудь африканского племени. Лично для меня это было открытием, поскольку я, подобно многим, считала наш эпос чем-то уникальным. При этом он действительно уникален, но своими более поздними наслоениями, когда абхазы и адыги привнесли уже свою традиционную специфику в бытовавшие с глубоких времён представления о мироздании.
– А сейчас над чем вы работаете?
– Кандидатскую я защитила в Санкт-Петербурге, в Российском государственном педагогическом университете имени А. И. Герцена. Сейчас я на некотором перепутье: возобновить изучение древности или уже обратиться к современности? Изучать древность очень трудно из-за проблем с источниками, хотя и очень интересно. При этом современные культурные процессы тоже требуют изучения. Но культурология в любом случае остаётся на первом месте.
– А на чём культурологу можно сосредоточить усилия сегодня?
– На современных этнокультурных процессах, изучение которых позволит понять, от чего и к чему мы движемся, какое влияние оказывает на традиционную культуру глобализация, как поменялись традиционные культурные формы или этническое культурное сознание, как повлияло в культурном отношении соседство с другими народами. Ведь когда речь заходит о культуре, нельзя исследовать тот или иной её элемент в отрыве от сходного ему у близкого народа – тех же абхазов или абазин, представителями которых я являюсь. Поэтому современность представляет собой тоже очень большой потенциал. А возможно, я приму участие в крупном проекте, в рамках которого выходит книжная серия, каждый том которой посвящён одной из населяющих Россию национальностей. Насколько я знаю, «адыгский» том уже должен выйти в скором времени. Меня пригласили в качестве автора для работы над томом, посвящённом абазинам. Причём там нужно исследовать и современные культурные процессы. То есть запрос на культурологические исследования современности есть, и в целом научное сообщество согласно с тем, что современность мало кем из молодых исследователей изучается. В основном у нас любят изучать древность.
– Зачем вообще человеку изучать свою культуру?
– Человек, не знающий своей культуры и языка, будет испытывать сложности как с этническим, так и с личностным самоопределением, будучи обречён задаваться вопросом: «Кто я? Из какой культуры?». Ответы на них снимают неопределённость, дают возможность определить «своих» по культурному коду. С другой стороны, знание культуры других народов также ведёт не только к более углублённому понимаю своей, но и помогает не зацикливаться на её «уникальности», в итоге быть более толерантным, что очень важно в современном мире.
Асхат Мечиев.